Стерлись бы те вечера, когда я задерживалась, лишь бы увидеть этого человека хотя бы на секундочку, переброситься парой кратких фраз или поговорить о чем-то духовном и до смеха серьезном, чтобы ловить своими полными осени глазами ее улыбку, а душой навсегда сохранять в памяти ее голос, ее интонации, ее запах - что-то такое терпкое, цветочное, как будто весна с тонкими нотками осени.
Стерлись бы те мои письма, которые я писала каждый вечер, старательно выводя иностранные буквы черной ручкой, орошая слезами, но, впрочем, все равно никогда не отправляя.
Стерлись бы те мысли, многомиллиардные, смешанные, робкие - те мысли, за которые ненавидела себя порой, но остановить физически не могла.
Стерлись бы ты дни, когда бесцельно бродила по ее улице, рисуя носком сапога что-то в снегу, повторяя беззвучно её имя и посылая к ее окну мысленные сигналы, мечтая втайне о том, что вот сейчас, в этот самый момент она выглянула из окна и вот также вспоминает, скучает. Стерся бы тот размытый, полусолнечный день в начале весны, когда я-таки увидела ее, когда какой-то жаркий импульс из самых моих глубин заставил мои щеки покраснеть, а меня саму - убегать неизвестно куда по заснеженной аллее, натянув на лицо капюшон.
Да, я бы просто все стерла, если бы могла... Вот так просто, без изысков, как будто и не было никогда. А всё, что я могу сейчас - это стирать и снова набирать номер её мобильного, так и не решаясь, впрочем, позвонить. Ну давай же, если не можешь просто удалиться, ворвись в мою жизнь, просто позвони мне однажды, и я обещаю, что плакать не буду в трубку - ну, может, только беззвучно совсем, глотая какие-то сладковатые слезы. Я до одурения, до передоза почти переполнена воспоминаниями о тебе, хотя и знаю, что льщу себе перманентно.
Ты же не вспоминаешь даже. А если и выглядываешь в такие минуты из окна, не видишь ничего, кроме тоненькой фигурки в разноцветном шарфе - но, впрочем, всегда отворачиваешься, потому что в чем смысл? Меня же нет. Давно нет.